П. Манту (Mantoux). Промышленная революция XVIII столетия в Англии. М. Соцэкгиз. 1937.
ВВЕДЕНИЕ
Современная крупная промышленность родилась в Англии в последней трети XVIII в. С самого же начала подъем ее был на¬столько стремителен и сопровождался такими серьезными послед¬ствиями, что позднейшие исследователи могут сравнить его с револю¬цией ; многие по готические революции имели, наверное менее глу¬бокий характер. В настоящее время крупная промышленность окру¬жает нас со всех сторон, ее название не нуждается, как будто, в опре¬делении, до такой степени нам знакомы и настолько ярки образы, вызываемые им в нашем уме эти мощные здания заводов, возвышаю¬щиеся на окраинах наших городов; эти высокие дымящиеся грубы и вырывающееся из них по ночам пламя, этот постоянный стук машин, эти улицы, кишащие озабоченными толпами рабочих. Но как быстро ни совершалась на первый взгляд промышленная рево¬люция, она была связана с отдаленными причинами. С другой сто¬роны, она должна была повлечь за собой результаты, о которых даже теперь, когда прошло более столетия, нельзя сказать, что они пред¬ставляют собою законченный цикл развития. Характерные особен¬ности крупной индустрии проявились не с разу, и, чтобы легче открыть их присутствие в ее неясных начальных стадиях, мы начнем с описания их в том виде, в каком они представляются нашим гла¬зам теперь.
I
Производство товаров или, пространнее выражаясь, тех необхо¬димых для потребления предметов, которые не доставляются нам прямо природой, есть цель всякой промышленности. Следовательно, под крупной промышленностью надо разуметь, прежде всего, определенную организацию, определенный строй производства. Однако действия ее распространяются также на весь экономический строи, а следовательно и на весь социальный строй, в котором гла¬венствуют условия роста и распределения богатств
Крупная промышленность концентрирует и умножает средства производства с целью ускорить и увеличить продукцию. Она при¬меняет машины, выполняющие с непогрешимой точностью и изу¬мительной быстротой самые сложные и трудные работы. Чтобы привести машины в движение, она вместо мускульной силы, с её ограниченными и неравными ресурсами, пускает в ход неодушевленные двигательные силы: силы природы (ветер, текучую воду) или силы искусственные (пар, электричество), — те и другие, послушные воле человека, подобно всякой косной материи, регулярные, неуто¬мимые, допускающие произвольное и безграничное увеличение. Для управления работой машин крупная промышленность собирает в большом количестве рабочих — мужчин, женщин и детей, возлагает на них специальные задачи, обращает их в колеса среди других колес. Все более усложняющееся оборудование, все более многочи¬сленный и организованный персонал образуют крупные предприятия, настоящие промышленные государства; и как скрытая пружина этой колоссальной деятельности, как причина и цель, — позади всего этого развертывания человеческого труда и механических сил движется капитал, влекомый собственным законом, законом прибыли, который побуждает его безостановочно производить, чтобы безоста¬новочно расти.
Характерным монументом, содержащим в своих стенах мате¬риальные элементы современного производства и выражающим в ви¬димых глазу формах самый принцип последнего, является фаб¬рика, — фабрика с ее обширными мастерскими, через которые про¬ходят передаточные ремни и провода, распределители силы; с ее мощным и тонким механическим оборудованием, которое наполняет ее своим движением; с торопливым трудом ее дисциплинированного населения, как бы увлекаемого быстрым ритмом машин. Все это стре¬мится лишь к одной цели: производить товары, производить их возможно скорее и в неограниченном количестве. Здесь—это развер¬тывающиеся пред вашими глазами непрерывные полотнища тканей, нагромождающихся в огромные колонны цилиндрических тюков; там — это сталь, кипящая в гигантских ретортах и разбрасывающая вокруг себя ослепительные снопы искр. Безостановочное произ¬водство становится законом всех предприятий, — разве только для ограничения его состоится формальное соглашение; предоставлен¬ное всецело самому себе, оно продолжает идти до излишества, до разорительного перепроизводства, — парадоксальный результат инстинктивной тенденции капитала, который доходит на этом пути до саморазрушения.
Все эти массы произведенных товаров надо продать; продажа, реализующая прибыль, есть конечная цель всякого промышленного производства. Могучий толчок, который крупная промышленность сообщает производству, тотчас же передается обращению продук¬ции. Масса выброшенных на рынок вещей понижает цены, а пони¬женные цены увеличивают спрос и умножают количество сделок. Конкуренция обостряется, и так как прогресс транспорта откры¬вает перед ней все более обширное поприще, то вокруг ее влияния втягиваются не только отдельные личности, но и целые области и нации, более чем когда-либо увлеченные преследованием своих мате¬риальных интересов. Разражаются экономические конфликты и войны: победителем остается тот, кому удается, вопреки усилиям соперников, расширить свое поле действия и беспрерывно находить новые  и новые  рынки. Честолюбие производителей делает их отважными: самые отдаленные страны, едва  исследованные континенты становятся их добычей. Весь земной шар представляет собою отныне один громадный рынок, который крупная промышленность всех стран оспаривает друг у друга, словно поле битвы.
Этому бьющему через край производству, этому товарному обращению, проникающему до последних границ обитаемой земли, соот¬ветствует особый способ распределения богатств. Если иметь в виду потребителя, то ясно, что по отношению к нему совершился большой прогресс; товары стали менее редкими и менее дорогими, многие пред¬меты, которые некогда стоили больших денег и с трудом доставались, проникают теперь в те местности и общественные круги, где они еще недавно были совершенно неизвестны. Однако оптимизм, который это зрелище внушало ортодоксальной политической экономии, со¬вершенно изменяется, как только мы обратим внимание на произ¬водителей. В основании всей системы крупной промышленности мы находим, наряду с энергией, доставляемой машинами, огромное скопление человеческого труда, тогда как на вершине ее возвышается громадная, все более увеличивающаяся и высоко сконцентрирован¬ная масса капиталов. Производители разделяются на два класса: один, доставляющий свой труд и ничего другого не имеющий, про¬дает за заработную плату силу своих рук и время своей жизни; другой держит в своих руках капитал: ему принадлежат заводы, сырье, машины, и ему же достаются прибыли и барыши; во главе его стоят крупные предприниматели, «капитаны промышленности», как называл их Карлейль, организаторы, владыки и завоеватели.
Отсюда получился социальный строй, отличающий нашу совре¬менную цивилизацию и образующий нечто цельное, столь же закон¬ченное и связное, каким мы можем представлять себе в X в. феодаль¬ный строй. Но в то время как феодализм составлял следствие воен¬ной необходимости и опасностей, которые угрожали человеческой жизни в Европе, отданной в жертву варварской анархии, современ¬ный общественный строй обусловлен совокупностью чисто эконо¬мических причин, группирующихся вокруг центрального факта круп¬ной промышленности. Именно ей обязаны своим недавним ростом промышленные города, где теснятся близко друг к другу предприя¬тия, одновременно солидарные и соперничающие между собою; именно в тех областях, которые она одушевляет своей могучей жизнью, обнаруживается с наибольшей напряженностью замечательный рост  населения, ставший нормальным явлением у большинства промышленных наций. Манчестер, где в 1773 г. насчитывалось едва 30 тыс. душ , в настоящее время имеет население, превышающее 800 тыс. чел.; насе¬ление Соединенного королевства, составлявшее в 1801 г. 141/2 млн., равняется теперь 42 млн. Это развитие, которого не могли бы пред¬видеть прежние поколения, имело неисчислимые последствия; чтобы привести лишь одно из них, мы укажем на эмиграцию и прилив капи¬талов и труда в заокеанские страны, способствовавшие быстрому росту новых обществ, сходных с нашим, — обществ, где мы находим в еще более резко выраженной форме все особенности нашего эконо¬мического строя.
Наконец, крупная промышленность поставила на очередь со¬циальную проблему в той форме, какую она принимает в наши дни для всех народов европейской цивилизации. Одновременный рост населения и богатства, причем, однако, рост богатства, по-видимому, не идет на пользу массам в меру усилий, затрачиваемых ими на его создание; противоположность двух классов, из которых один растет численно, а другой богатеет, из которых один получает в возна¬граждение за свой безостановочный труд ненадежные средства к существованию, тогда как другой наслаждается всеми благами утонченной цивилизации, — эти явления. Обнаруживаются одновре¬менно и везде, и повсюду же они обусловливают одно и то же течение идей и страстей. Самое зрелище промышленной деятельности, зре¬лище обширного организованного сотрудничества, которым она поддерживается, и могущества капитала, объединяющего и направ¬ляющего ее коллективные силы, — оно-то и породило современный социализм. Всеобщее ожидание глубоких перемен, составляющих предмет надежды для одних и страха для других, есть поразительная черта нашей эпохи; и на эти перемены, если они действительно совершатся, можно будет смотреть как на конечный результат дви¬жения, начавшегося вместе с крупной промышленностью.
Эта совокупность явлений, важность которых в настоящее время очевидна, не может быть втиснута в рамки узкого определения, учи¬тывающего одни только материальные условия производства, чтобы оценить его действительное значение, необходимо рассмотреть его во всем его сложном и живом единстве. Тогда он выступает перед нами как один из тех фактов огромной важности, понимание которых освещает собою целую эпоху. Крупная промышленность — в области экономических явлений, положительная наука — в области интеллек¬туальной, демократия — в политической области — таковы основные силы, направляющие движение современных обществ. И с проис¬хождением крупной промышленности дело обстоит так же, как с про¬исхождением демократии или науки. Было бы нелепостью утвер¬ждать, что наука началась вместе с Галилеем и Декартом, или что до американской и французской революции не было демократий. Тем не менее на ученых XVII в. и революционеров XVIII в. справед¬ливо смотрят как на истинных основателей современной науки и современной демократии. Точно так же мы в формах производства, непосредственно предшествовавших крупной промышленности, мо¬жем уже различить некоторые из ее характерных черт, но во весь рост свой она выступает перед нами лишь в эпоху великих техниче¬ских изобретений—в эпоху Харгревса, Кромптопа и Уатта; вместе с нею появляется та сумма следствий, которые невозможно отделить от нее и благодаря которым ее поступательное шествие является одним из основных событий истории.
II
Если мы так настаивали на понятиях почти банальных, — и мы бы сказали,   недостаточно   банальных,—то   это   было   сделано   с  целью устранить всякое сомнение относительно смысла, придаваемого нами термину «крупная промышленность». Предосторожность эта не излишняя, ибо в обычном словоупотреблении смысл его достаточно неясен и изменчив, и предпринятые до сих пор попытки закрепить его значение в окончательной формуле не дали удовлетворительных результатов. В зависимости от большей или меньшей обширности рынков, на которые направляются их изделия, предлагали разли¬чать между мелкой и крупной промышленностью: мелкой промышлен¬ностью называлась бы в этом случае та, которая обслуживает по¬требление небольшой местности пли области, крупной — та, которая работает для национального или международного рынка . Это опре¬деление само по себе не неприемлемо; оно имеет то достоинство, что вы¬двигает существенную роль коммерческого элемента в экономической эволюции. Но оно уклоняется от общепринятого значения, которое при всей своей бесспорной туманности не поддается, однако, произ¬вольному толкованию. Никому не придет, например, в голову вклю¬чить в крупную промышленность производство ковров в той форме, в какой оно имеет сейчас место в Турции или Персии, а между тем, восточные ковры продаются во всем мире. Кто станет утверждать, что крупная промышленность существовала в Коринфе в ту эпоху, когда выделываемые там гончарные изделия расходились по всем странам Средиземного моря? Этого не скажут потому, что ручная работа, выполняемая в маленьких мастерских ремесленниками, ин¬дивидуальное искусство которых восполняет недостатки примитив¬ного оборудования, является в наших глазах прямой противопо¬ложностью крупной промышленности. Таким образом, последнюю существенно характеризует не внешнее распространение ее изделий, а скорее ее внутренняя организация и техника. Как мы уже сказали выше, она представляет собою прежде всего известный строй произ¬водства.
Но здесь нас ждут новые затруднения, ибо промышленная эво¬люция представляет многочисленные фазисы, которые, сверх того, следуют друг за другом непрерывной чередой, так что только абстрак¬ция может отметить в пен точные границы. Смотря по тому, какой из этих фазисов будет выбран отправной точкой, появление крупной промышленности ускоряется на одно пли несколько столетий. Мы относим начало ее в Англии к периоду между 1760 и 1800 гг., но если верить некоторым недавно вышедшим сочинениям пли, по крайнего мере, их заглавиям , то крупная промышленность существовала во Франции уже столетнем раньше, в царствование Людовика XIV. Имеем ли мы здесь дело с противоречием пли с недоразумением? Этот вопрос нам необходимо сейчас рассмотреть.
Уже в самом начале своей книги г. Жермен Мартен предупреж¬дает нас, что крупная промышленность, которую он изучал, не есть продукт спонтанной эволюции . Она представляет собою искусствен¬ное или почти искусственное создание, она была обязана своей жизнью только инициативе или покровительству французских коро¬лей. Кольбер, который может справедливо считаться ее основателем, «полагал, что крупная промышленность может существовать только благодаря вмешательству государства» . Он представлял себе ее только как придаток к тем большим королевским мастерским, кото¬рые во все эпохи и при самых различных цивилизациях работали для обслуживания монарха и по его приказу. Документы, собранные г. Жерменом Мартеном относительно мануфактур XVII в., дают картину, которая с первого взгляда достаточно напоминает картину современных фабрик. Значительные размеры предприятий, многочисленность занятых в них рабочих, их разделение на специализировавшиеся группы, строгая дисциплина, которой они подчинены ,— все эти черты мы находим также в нашей крупной промышленности. Но это бесспорное сходство кажется менее значительным, как только мы открываем его происхождение.
В фабричных описях, составлявшихся инспекторами мануфак¬тур, промышленные заведения были разделены на три разряда . Первое место занимают государственные мануфактуры, принадле¬жащие королю; их капиталы идут из королевской кассы, и изделия их представляют собою чаще всего предметы роскоши, предназна¬чаемые для самого короля. Лучшим примером их может служить фабрика гобеленов, официальное название которой в момент ее создания было: Королевская мануфактура коронной мебели (Manu¬facture royale des meubles de la couronne). Легионы художников и ре¬месленников, работавших там под руководством Лебрена, а затем Миньяра, трудились только для удовольствия Людовика XIV, для украшения его дворцов и увеличения блеска его двора. Их изделия шли на украшение Версаля, Сен-Жермена и Марли: сюда направля¬лись ковры de haute lice , панели, скульптуры, бронза, трофеи и уди¬вительные чеканные серебряные изделия, отлитые как раз в самые мрачные дни этого царствования. Все имеет здесь отношение к особе короля: все от него исходит и все к нему возвращается. Такая про¬мышленность стоит вне запросов экономической жизни: она не ждет барышей и игнорирует конкуренцию. Сравнивать ее надо не с совре¬менной крупной промышленностью, а скорее с домашней промышлен¬ностью древности, с трудом рабов, которые были прикреплены к какому-нибудь дому и производили в этом самом доме предметы, необходимые для потребностей или для удовольствия их господина.
Второй разряд составляют королевские мануфактуры (manufac¬tures royales). Эти мануфактуры принадлежат частным лицам и про-язводят для общего потребления, но самое название их в достаточ¬ной мере свидетельствует о том, что и здесь проявляется всемогущее влияние королевской власти. Одного официального покровительства здесь недостаточно: владельцы мануфактур нередко устраивают свои предприятия в указанных им местностях, по прямому приглашению короля и его министров, которые в случае надобности разыскивают их за границей . Им оказывается всевозможная поддержка: тут и прямые субсидии государственного казначейства, и беспроцентные «суды, отпускаемые городами или провинциальными штатами, и освобождение от самых тяжелых налогов, от подушной подати, от соляного налога (gabelle), от военного постоя . Правительство захо¬дит так далеко, что освобождает их от обязанности подчиняться столь стеснительным и тираническим промышленным регламентам, которым по-прежнему подчинены мелкие фабриканты. Они поста¬влены как бы вне государственных законов, и мы видим, например, что такие люди, как Ван-Робэ из Аббевиля, могли свободно исповедовать протестантскую религию после отмены Нантского эдикта и в продолжение всего старого режима .
В еще более благоприятное, быть может, положение поставлены так называемые привилегированные мануфактуры (manufactures privilegiées). Им предоставлено исключительное право производства и продажи известных изделий. Они пользуются абсолютной моно¬полией, которую могла ограничить только подделка, а мы знаем,  с какой суровостью законодательство старого режима наказывало всякого рода подделку. Получается такое впечатление, что Кольбер  хотел предоставить владельцам мануфактур часть королевской пре¬рогативы, — как если бы они, стоя во главе своих предприятий, были только уполномоченными королевской власти .
Но стоит отстраниться руке, воздвигнувшей это здание и продол¬жающей его поддерживать, как все оно начинает шататься и грозит упасть. Эти предприятия жили только покровительством и приви¬легией: предоставленные самим себе, многие из них не преминули бы скоро исчезнуть. Когда при Людовике XV правительство пере¬стало относиться к ним с прежнею заботливостью, они очутились в опасном положении. Королевские и привилегированные ману¬фактуры, выделывавшие одно время около двух третей всего сукна, фабрикуемого во Франции, стали производить только около одной трети. Мелкая промышленность, так быстро капитулировавшая пред современной крупной промышленностью, была тогда еще очень живуча. Несмотря на обременявшие ее налоги и стеснительные путы с успехом выдерживала грозную конкуренцию, созданную ей Коль¬бером. И объясняется ото тем, что она опиралась на целый ком¬плекс экономических и социальных условии, которых ничто еще не изменило. В Лангедоке, например, мы видим, что она не только существует, но процветает и расширяется, продолжая в то же время сохранять свою домашнюю и сельскую форму. «Всякое частное лицо, хоть сколько-нибудь предприимчивое, которое находит меж двух гор отдаленный от всего общества уголок, где есть немного воды, использует ее, запруживает или дает бежать, смотря по тому, на¬сколько она обильна. Он устраивает здесь естественный луг, часто имеющий менее 2 туазов  в ширину и 1/4 или 1/2 лье в длину, и поку¬пает затем овец, которых пасет здесь; жена и дети прядут снятую и расчесанную им шерсть: затем он ткет ее и продает свою ткань на ближайшем рынке. Его сосед, если так можно назвать человека, живущего часто на расстоянии не менее 1/4 лье от него, делает то же самое, и таким образом незаметно образуется поселок, которого иной раз не объедешь и в день» .
Создание королевских мануфактур в XVII в. не должно быть смешиваемо со спонтанным ростом крупной промышленности в следую¬щем столетии. Оно осталось фактом посредственного значения, не¬сомненно важным для процветания Франции, каким представлял себе последнее Кольбер, но не имевшим последствий общего харак¬тера: никакой прямой родственной связи между ним и экономическим строем настоящего времени как будто не существует. Тем не менее оно может служить доказательством того, что и до эры крупной промышленности, в строгом смысле этого слова, могли при благо¬приятных условиях организовываться значительные промышленные предприятия с крупными капиталами и многочисленным персоналом. Примеров, подтверждающих сказанное, имеется достаточное коли¬чество в Англии и Италии, как и во Франции, как и в эпоху Ренессанса или в конце средних веков, как и в век Людовика XIV. В боль¬шинстве случаев здесь отсутствовало воздействие такого человека, как Кольбер, следовательно существование их доказывает налич¬ность причин более глубоких.
III
Из работ г. Эшли по экономической истории Англии  и г. Дорена по экономической истории Флоренции  мы узнаем о существовании капиталистических предприятий, особенно в шерстяной промышленности, уже в начале XVI п даже в XV и XIV столетиях. Что касается Англии, то не подлежит сомнению, что уже в царствование Генриха VII некоторые богатые суконщики играли в северных и западных графствах роль, аналогичную роли — с соблюдением, разумеется, надлежащей пропорции — наших крупных фабрикантов. Предание сохранило для нас их имена: это были Кутберт из Кен-даля, Годжкинс из Галифакса, Стемп из Мамсбери, Брайан из Ман¬честера, Джон Винчкомб из Ньюбери . Вместо того чтобы быть только торговцами, покупающими сукно у ткачей для перепродажи его на рынках и ярмарках, они устроили мастерские, которыми сами же и управляли. Это были фабриканты в современном значении слова. Их богатство и могущество производили, по-видимому, большое впечатление на современников, и вместе с полулегендарными вос¬поминаниями о них до нас дошла, — без сомнения, приукрашенная и слишком преувеличенная, но все же довольно ясная, — картина этого раннего прообраза промышленного капитализма.
Наибольшее количество воспоминаний легенда и история сгруп¬пировали вокруг личности Джона Винчкомба, более известного под прозвищем Джека из Ньюбери. Более чем через 200 лет после его смерти в его родном городе рассказывали еще, как он построил на свой счет приходскую церковь, как он принимал у себя короля Ген¬риха VIII и королеву Екатерину Арагонскую, и как во время войны с шотландцами в 1513 г. он снарядил на свой счет 100 человек, кото¬рых сам повел на поле битвы при Флоддене . Однажды,—рассказы¬вает предание,—король встретил по дороге близ Лондона длинный ряд возов, нагруженных кусками тканей, и, узнав, что все они при¬надлежат Винчкомба, воскликнул: «Да этот Джек из Ньюбери бо¬гаче меня!»
Богатством своим Винчкомб обязан был деятельности своих об¬ширных мастерских, где многочисленный персонал чесал, прял и ткал. Любопытное, если и не вполне достоверное, описание их имеется в маленькой книжке, рассказывающей довольно плохими стихами историю великого суконщика : «200 ткачей, собранных в длинном и широком зале, работали у 200 станков, и им помогало столько же учеников. 100 женщин были заняты чесанием шерсти. 200 молодых девушек, «в красных этаминовых юбках, повязанные белоснежными чепцами», работали веретеном и самопрялкой. Сор¬тировка шерсти производилась 150 детьми, «сыновьями бедных глупцов». Сотканное сукно проходило через руки 50 стригальщиков
1 Нъюбери—маленький городок в графстве Беркшир, в 17 милях к запа,и
от Рединга.
2
8

щ 80 аппретурщиков. Предприятие имело также сукновальню, зани¬мавшую 20 мужчин, и красильню, где работало 40 человек»1. Вероятно, что эти цифры сильно преувеличены, но не подлежит сомнению, что предприятие Джона Впнчкомба, и по своему способу организации, и по своим относительным размерам, отличалось от обычных тогда •форм промышленности; этим и объясняется его слава, отзвук которой, усиленный расстоянием, передало нам следующее поколение.
В первой половине XVI в. класс фабрикантов, представителем которого является Джек из Ныобери, делает быстрые успехи. И на этот раз мы имеем дело не с искусственным движением. Тенденция шерстяной промышленности к сосредоточению в руках нескольких богатых суконщлков не поддерживалась никаким внешним влия¬нием. При правлении Тюдоров она не только не поощрялась, как это делала позже королевская власть во Франции, а, напротив, была встревожена этим явлением. Они усмотрели в нем угрозу для тра¬диционной организации ремесл, в особенности же—убийственную конкуренцию для массы мелких ремесленников. Были приняты меры с целью защитить, по крайней мере, сельских ткачей2: «Ткачи этого королевства как в нынешнюю парламентскую сессию, так и в разные другие времена жаловались на разнообразные обиды, чинимые им богатыми суконщиками. Некоторые из этих последних имеют в своих домах по нескольку ткацких станков, у которых они ставят поденных рабочих и лиц, не прошедших положенного срока ученичества, к ущербу множества бедных ремесленников, с детства учившихся ткацкому искусству... или же они сдают эти станки в наем по таким несообразно высоким ценам, что бедным ремесленникам нечем жить, и, тем менее, кормить своих жен и детей. Другие, давая ткачам за их работу гораздо мзньшзе вознаграждение, чем раньше, вынуждают их отказаться от промысла, для которого они воспи¬тывались. Дабы устранить указанные злоупотребления и во избе¬жание всех прискорбных последствий, которыз могут проистечь отсюда, если не принять во-время мер против них, парламент поста¬новляет, что впредь ни одно лицо, занимающееся профессией сукон¬щика и живущэе вне города, местечка, посада, имеющего рынок, или поселка с городским устройством, не должно иметь в своем доме или в своем владении больше одного шерстоткацкого станка; что никто из упомянутых въгпе лиц не должен каким бы то ни было образом, прямо или косвенно, получать или извлекать ту или иную прибыль, выгоду или доход от сдачи в наем ткацкого станка или дома, где работает станок... под угрозою штрафа в 20 шиллингов за каждую неделю нарушения этого правила3... »
1 Th. Deloney,  The story of John Winchcombe,  p.  37.
8 Один из обычных приемов старого экономического законодательства заключался в ограничении той или иной отрасли промышленности известными местностями. См. 14—15 Henry VIII, с. I (запрзщзиие жителям графзтва Нор-фольк красить, стричь и аппретировать сук ю в ie горэд! Норвчча); 33—34 Henry VIII, с. 10 (запрещение производить одеяла из камвольной шерзти вне города Йорка).
8 Закон 3—4 Philippe и Marie, с. 11. В то же врзмябыло запрзщзно: ткачам иметь сукновальню, сукновалам—-иметь ткацкий станок, затем—иметь (исклю¬чая города) ,больше двух учеников и т. д и т. д.

Таким образом, в Англии мы уже в эпоху Тюдоров можем наблю¬дать спонтанное развитие промышленного капитализма1, достаточно ' -сильное, чтобы уже в то время можно было опасаться поглощения или гибели мелкого производства. Следует ли отсюда, что крупная промышленность ведет свое начало, по меньшей мере, от XVI столе¬тия? Не имеем ли мы скорее основание думать, что промышленная революция задолго предвещалась и подготовлялась длинным рядом фактов, среди-которых попытки Кольбера имеют только значение эпизода?
IV
Эти факты объединяются в одну группу и характеризуются тер¬мином мануфактура. Мы обязаны им Карлу Марксу, который на определенных страницах своего большого догматического труда проделал работу историка.
Согласно Марксу, эвопюцпя современного капитализма началась в эпоху Возрождения и открытия Нового Света, когда внезапное расширение торговли, увеличение количества монеты из благород¬ных металлов и рост богатства преобразовали экономическую жизнь западноевропейских народов2. Но эта эволюция делится на два пе¬риода: до середины XVIII столетня производство подчинено режиму мануфактуры, около 1760 г. начинается век крупной промышлен¬ности3. На чем основано ото различение и какой смысл следует ему ^приписывать?
Мануфактура содержит уже в себе разобщение труда и капитала. Из цитированного выше введения к закону 1557 г. мы видели, как ?то разобщение совершается: рабочий, работавший сначала свободно, в собственном доме и при помощи собственных орудий производства, превращается скоро в простого съемщика, уплачивающего наемную плату за пользование орудием труда, которое ему больше не при¬надлежит. Затем фабрикант идет дальше: он оставляет оборудование у себя и организует мастерские, подчиненные его непосредственному надзору; рабочий доставляет ему только свой труд, за который полу¬чает заработную плату. Так происходило у Джона Винчкомба, в Нью-бери, так оно происходило у Ван-Робэ в Аббевиле.
Принцип и raison d'etre мануфактуры заключаются в разделении труда4. В маленькой мастерской ремесленника, которому помогают
1 См. A. Held, Zwei Bucher zur sozialen Geschichte En^lands, p. 498. «Уже при Тюдорах суконная промышленность была во многих отношениях капиталистической промышленностью, т. е. промышленностью, сбыт которой вависел от мировой торговли и был в руках ьрупных коммерсантов*. М. Laurent Dechesne, Evolution economique et sociale de 1'industrie de la laine en Angle-terre, p. 35—37, достаточно хорошо показывает, в чем заключалась прежде¬временность этого движения.
' 2 В действительности эту дату следовало бы значительно передвинуть. Согласно Дорену (цитируемое произвел., стр. 22 и ел ), капиталистический элемент появляется в флорентийской промышленности уже с конца XIII сто¬летия.
8 Das Kapital,  I,  333 (Зе ed.).
4 «Кооперация остается основной формой капиталистического способа про¬изводства, хотя в своем простом виде она сама представляет лишь особую форму наряду с другими, более развитыми ее <|ирмами». «Кооперация, осно¬ванная на разделении труда, создает свою классическую форму в мануфактуре
II

Разделение труда столько раз служило темою для рассуждений .экономистов, что почти бесполезно прибавлять что-либо к ним. Точ¬ность и быстрота, постепенно приобретаемые специализировав¬шимися рабочими, и их влияние на производство были, впрочем, заме¬чены с самого начала основателями первых мануфактур. Еще до Адама Смита и до автора цитированных «Соображений об ост-индской торговле» они заметили, что «вводя в работу больше порядка и правильности, достигаешь того, что она выполняется в меньшее количество времени и при помощи меньшего числа рабочих рук, а сле¬довательно понижается ее цена»1.
Как отличить мануфактуру, отвечающую столь высокой уже ступени экономической эволюции, от современной крупной про¬мышленности? Для Маркса, как и для большинства лиц, занимав¬шихся этим вопросом, отличительной чертой крупной промышлен¬ности является употребление машин. После его главы «Разделение труда и мануфактура» Маркс озаглавливает следующую за ней главу: «Машины и крупная промышгенностьъ. Мы находим здесь подробные рассуждения о машинах и их экономической роли. Фабрику Маркс определяет как «.мастерскую, построенную на ма¬шинном производстве»: в ней можно еще распознать разделение труда, господствовавшее в мануфактуре, но оно доведено до крайней «тепени автоматическими помощниками, равными по своей мате¬риальной силе огромному числу рабочих и исполняющими свою -задачу с непогрешимою точностью. По Гобсону2, именно машины, заменив сравнительно простое оборудование, увеличили в значитель¬ных размерах постоянный капитал предприятий. Все более увели¬чивая оборотный капитал вследствие огромного ускорения произ¬водства, они делали в результате управление промышленностью все •более недоступным для рабочего, не располагающего капиталом, и определили современный социальный строй3. Другой автор указы¬вает, что организация труда, аналогичная организации мануфактуры, могла бы появиться—и фактически появлялась—во всяком обществе, древнем или новом, дошедшем д) известной ступени цивилизации и материального процветания4. Но в конце XVIII в. появляется
дилось заниматься также изготовлением всех частей. Точно так же тот. кто делал •бы одни стрелки, или колеса, или винтики, пли всякую другую часть часов, •справился бы, конеччо, со сгоей специальной задачей с большим совершенством и 'быстротою...» «Considerations upon the East India Trade* (1701), p. 70. Маркс называет такое разделение труда гетерогенным, в противоположность органиче¬скому, или серийному, разделению труда, примером которого является изгото¬вление булавок у Лд. Смита. В первом случае каждый рабочий изготовляет отдельную часть предмета для последующей сборки с другими частями. Во втором случае один предмет преобразуется, проходя через ряд последовательных ма-липуляций.
1 «Considerations upon the East India Trade»,  p. 69.
! J.  A.  Hottson,   Evolution  of Modern Capitalism,   p. 40.
3 Главным материальным фактором развития капитализма является машина.
Рост числа и сложности машин, применяемых в производстве, транспорте п до¬
бывающей промышленности,  занимает особенно выдающееся место в повество¬
вании об оьспапенп современной промышленности.  (Рухыш перевод—Го'/сон,
-Развитие современного капитализма,  стр.  35,  Гпз,   192(>  г.]
4 R.  W.  Coohe   Taylor,  Гас lory System and Factory Acts,   p.  29.

новый элемент—машинное производство, и его появление отмечает собою новую эпоху в экономической истории мира.
Уже самые названия свидетельствуют как будто об этом основном тождестве между крупной промышленностью и применением машин. На английском языке термин «крупная промышленность» всего лучше передается выражением factory system (фабричная система). Слово factory обозначает фабрику, завод. В середине XVIII в. оно сохраняло еще исключительный смысл родственного ему француз¬ского слова factorerie, т. е. фактории, заморской торговой конторы или склада1. Когда появились первые фабрики, то сначала их обо¬значали не этим словом, а словом mills—мельницы: бросалось в глаза в них прежде всего большое водяное колесо, похожее на колесо мукомольной мельницы. Впоследствии это слово mill, принимая все более широкое значение, стало в конце концов почти синонимом машины2. Таким образом, завод, мельница и машина слились в одно понятие. В последние годы XVIII в. оба слова mill и factory упо¬требляются почти безразлично3. То и другое употребляется в тексте первого закона (1802), регулирующего труд учеников на фабриках4. Выражение factory system встречается уже с 1806 г. в докладе парла¬ментской комиссии о шерстяной промышленности5, причем с ним не связывается как будто непременно представление о машине Но около 1830 г., когда оно стало общеупотребительным, Ure в своей «Philosophy of Manufactures» дает ему следующее определение: «Фабричная система (factory system) означает кооперацию разных разрядов рабочих, взрослых и несовершеннолетних, занятых усерд¬ным обслуживанием совокупности производительных машин, кото¬рым центральная движущая сила сообщает равномерное движение6. Наконец, в 1844 г. мы имеем следующее официальное определение в законе, которое гласит так: «Фабрика (factory) есть помещение, в котором работают над преобразованием продуктов при помощи машин, приводимых в движение силою воды, пара или всякою дру¬гою механическою силою»7.
Если употребление машин есть та существенная особенность, которою фабрика отличается от мануфактуры, если именно оно характеризует новую форму производства по сравнению со всеми
1 Таков смысл, который оно имеет еще в словаре Джонсона.  Возможно,
что своим нынешним значением factory обязано слову manufactory—мануфак¬
тура.
2 Например, в выражениях—paper mill, silk mill и т. д.
3 В труде, например, A/km, Л description of the country from thirty to forty
miles round Manchester, 1795, хлопкопрядильная мастерская почти всегда назы¬
вается cotton mill. См. Eden, State of the poor (1797), II, 129—130.
4 42 Geo. Ill, с   73 (1802). An act for the preservation of the health and mo¬
rals of apprentices employed in cotton and other mills and in cotton and other
factories.
6 Report from the select committee appointed to consider the state of the woollen manufacture in England /1806), p. 8: «В фабричной системе (factory sy¬stem) хозяин, владеющий нередко очень значительным капиталом, занимает работой в одном или нескольких зданиях или фабриках под своим прямым над¬зором или под надзором мастеров известное число рабочих, более или менее зна¬чительное, в зависимости от обширности дела».
6 A. Ure, Philosophy of Manufactures, p. 14.
7 8   Victoria,   c.   15   (1844).

предшествовавшими ей, то не следовало ли бы пользоваться лучше термином «машинное производство», чем выражением «крупная про¬мышленность»? Он имеет преимущество краткости и выразитель¬ности и может поэтому предупредить путаницу, источник крторой столь часто заключается скорее в словах, чем в самих вещах. Но воз¬можно, что таким путем мы ввели бы в сложное и запутанное разно¬образие фактов обманчивую простоту. Прежде всего появление машин не произошло сразу. Где начинается машина и где кончается инстру¬мент? Кузницы и литейные мастерские употребляли уже, начиная с XVI в., вертикальные молоты и меха, приводимые в движение водя¬ными колесами1; и если просматривать томы гравюр при «Grande Encyclopedic», появившиеся в свет несколькими годами раньше осно¬вания в Англии первых бумагопряднлен, то с удивлением находишь там рисунки мно?кества весьма остроумных и подчас довольно мощных механизмов. Нельзя с уверенностью сказать, что начало машинного производства может быть определено с большей точностью, чем пер¬вые шаги крупной промышленности. Не следует ли, к тому же, опа¬саться, что этот термин окажется слишком узким для всего того, что он должен выразить? Правда, в текстильной промышленности отправным пунктом наибе лее решительных успехов является изобре¬тение прядильных машин2. Но в металлургической промышленности, как мы увидим, главным событием было применение каменного угля к плавке железной руды: можно ли выразить этот факт словами «ма¬шинное производство»? В других областях мануфактура переходит в ранг крупной промышленности путем почти незаметных видоизме¬нений; так происходило, например, дело в гончарном округе во вре¬мена Джоссии Веджвуда. Следовательно, пришлось бы заменить слова «машинное производство» выражением гораздо более широ¬ким, которое обозначало бы техническое усовершенствование во всех его формах. Машинное производство—один из главных элементов, быть может основной элемент современной крупной промышлен¬ности. Но если приходится выбирать между двумя терминами, то не дозволительно ли предпочесть термин наиболее общий, тот, который указывает не только источник или один из источников представляе¬мых им явлений, но который объемлет эти явления в их совокупности и характеризует их самой связью их?
Можно с полным основанием утверждать, что между мануфакту¬рой и крупной промышленностью нет резкой границы, и настаивать больше на общих им чертах, чем на особенностях, которыми они раз¬личаются друг от друга: «В мануфактуре,— пишет Гельд3,— рабочий
1 См. Ludwig Beck, Geschichte des Eisens in technischer und kulturgeschicht-
Ucher  Beziehung, II,   130—142.
2 См. в особенности т. IV, Hydraulique, а также статьи: Draperie, Forges,
Laine, Mines, Poudres   etc.
3 A. Held,   Zwei   Bucher   zur  so?ia!en  Geschichte   Englands,   p. 544—5'i5
Гельд доходит почти до полного смешивания их. После «семейной промышлон-
Вости», производящей для непосредственного потребления, ремесла, являющегосг*
Достоянием свободного мелкого производителя, и «домашней промышленности»,
•!%>  рабочий  работает  у себя на дому, но на хозяина,—Гельд объединяет под
Названием «фабричной промышленности» все формы эксплоатации, где помеще-
оборудование  и  управление принадлежат капиталисту  (стр.  541—543)

уже потерял свою самостоятельность; здесь уже развивается внутри каждого предприятия сильное разделение труда, в результате кото¬рого рабочий теряет безвэзвратло пон шанпе техники в ее целом». Но можем ли мы сказать вместе с Гельдэм, что «в конечном счете разница между мануфактурой и крупной промышленностью не имеет существенного значения»? Нигде преемство явлений не было более-непрерывно, нигде смена их не совершалась путем более незаметных переходов, к IK в экономической области, этой сфере потребности и инстинкта: всякая классификация, всякое различение видов и эпох поневоле носит здесь более или менее искусственный характер. Нет ничего более далекого от столь ясных, столь изящных и столь произ¬вольных категорий дедуктивной социологии. Тем не менее суще¬ствуют известные группы фактов, которые легко различить, несмотря на расплывчатость их контуров,—фактов, имеющих существенное значение и, благодаря относительному месту, ими занимаемому, придающих определенную физиономию большим периодам экономи-ческ л! истории; дтя определения каждого периода достаточно распознать их господствующую, «задающую тон»,—по выражению Гзльда,—-тенденцию. Стараясь различать и охарактеризовать эти последовательные фазисы, мы не ыэжзм, однако, забывать, что, в конце концов, они представляют собою только моменты одной и той же эволюции.
Над всей этой эволюцией господствуют два крупных первичных •факта, тесно связанных между собой, взаимно преобразующих друг друга, бесконечно разнообразных в своих результатах и всегда тож¬дественных по своему принципу: я разумею обмен и разделение труда. Столь же старые, как потребности и труд человека, они совер¬шают свое общее шествие сквозь все движение цивилизаций, которое они сопровождают пли вызывают. Всякое расширение пли умножение числа меновых сделок, открывая новые пути для производства, вызы¬вает более развитое и более продуктивное разделение труда, все более и более детальное распределение функций между различными про¬изводственными районами, между различными промыслами, между разными частями каждого промысла. И обратно, разделение труда, поддерживаемое техническим прогрессом, который является самой законченной его формой, предполагает существование известной коо¬перации между многочисленными и взаимно дополняющими друг друга специальными деятельностями, кооперации, которая стано-
«)та классификация, между прочим, достаточно дефектна: с точки зрения обору¬дования и производства единый термин фабрчч-юй промышленности недостаточен, с точки же зрения только отношений мс/гду капп га том и трудом «домашняя про¬мышленное! ь» не должна попадать в друую ьлаесьфпкацьош ую рубрику, как промышленность уже капиталистическая То, ч го Гельд называет «домашней промышленное!ыо», ча го обозначают словами «коллекп.ш ая фабрика» Вместо оюго двусмысленного термина М Г Pei ар предложил более подходящее выра-гы1 ше разбросанная фабрика» (Coup d'otil snr 1'ovolulion du travail dans les .[iiatre derniers siecles, Revue politique et parlemenlaire, 10 dec 1904, p. 522).
Iti

if
^ится все^   более  и  более  обширной  и  к  которой присоединяется, в конце концов, весь мир1.
Эпохи, различаемые нами в экономической истории, соответ¬ствуют более или менее отчетливо выраженным ступеням этого двоякого развития. С указываемой точки зрения само машинное производство, как бы важчы ни были его последствия, представляет собою только явление второстепенного значения. Раньше чем стать одной из могущественных причин, какие когда-либо оказывали дей¬ствие на современные общества, оно было на первых порах лишь рав¬нодействующей и как бы выражением этих двух феноменов (т. е. расширения обмена и разделения труда), дошедших до решающего момента своей эволюции2. Вот этот-то момент перелома, характери¬зующийся появлением машин, и определяет лучше всего промышлен¬ную революцию.
Если предшествующие замечания оставляют еще кое-что неясным. то рассеять эту неясность сумеет только внимательное изучение фак¬тов. Бесспорно, что открыть происхождение умственных, религиоз¬ных и политических движений—задача тоже нелегкая. Но в них велика роль индивидуальной мысли и индивидуальной деятель¬ности: события, люди, книги отмечают здесь и там известные вехи в непрерывном беге времен. Иное дело экономические движения: они более запутаны и представляют собою как бы медленный рост зародышей, рассеянных по огромной территории. Множество темных фактов, почти ничтожных в отдельности, группируются в большие, запутанные совокупности и взаимно изменяют друг друга до бес¬конечности. Приходится отказаться от мысли охватить все их, и когда вы выбираете для описания некоторые из них, то хорошо сознаете, что, оставляя без рассмотрения часть действительной жизни, вы отказываетесь одновременно от честолюбивой и несколько тщеславной затеи—строго различать и давать исчерпывающие объяс¬нения .
*     * *
Промышленная революция представляет для исторического изы¬скания обширнейшее и в значительной части неисследованное поле. Мы вынуждены были поставить своей работе узкие границы, хотя подчас нам и стоило некоторого усилия не выходить из этих рамок. Границы географлческпе: мы не выходили за пределы Великобрита¬нии. Экономическая история Шотландии была отодвинута нами при этом на второй план, если не совершенно оставлена в стороне; в са¬мой Англии внимание наше бьпо направлено почти исключительно на центральные и северные графства, где преимущественно разыгры¬вались явления, составившие предмет нашего изучения. Затем хро¬нологические границы: Арнольд Тойнби, начавший писать историю
1 Held, Zvvei Bucher, p. 'i!4. II все-таки можно было утверждать, что ману¬
фактура  никогда  не  была   «задающей той».
2 См.   А'Чам   Смит,   кн.   I,   гл.   2    «О причине,  вызывающей разделение
труда» и гл. 3 «Разделение труда ограничивается размерами рынка».
О I -
Манту ' '

промышленного переворота, окончить которую ему помешала пре¬ждевременная смерть, хотел довести ее от начальной даты 1760 г. до 1820 или 1830 г.1 По соображениям, имеющим решающее значение в наших глазах, мы предпочли не нттн дальше первых годов XIX в.: в этот момент вошли уже в область практики великие технические изобретения, в том числе изобретение, доминирующее над ними— паровая машина; существуют уже, далее, многочисленные заводы, вполне сходные с нынешними, если оставить в стороне детали обо¬рудования; начинают образовываться крупные промышленные цен¬тры, и появляется фабричный пролетариат; старая регламентация ремесла, более чем наполовину разрушенная, уступает место режиму свободной деятельности (laistez-faire), которому суждено, в свою очередь, пасть под давлением уже тогда начинающих вырисовываться необходимых требовании жизни: первый акт, положивший начало фабричному законодательству, был издан в 1802 г. Все основные факты, следовательно, уже даны, остается только следить дальше за их развитием. К тому же в последнюю эпоху экономические явления испытывают потрясения, чрезвычайно осложняющие их ход: период континентальной блокады и период хлебных законов заслуживают особого изучения.
Нам пришлось ограничить себя и в других отношениях. В рамках, начертанных Арнольдом Тойнбп, было место и для эволюции фактов и для эволюции экономических учений; мы, напротив, оставили уче¬ния в стороне, за исключением тех случаев, когда находили их тесно переплетенными с фактами. Далее, Гельд, как и большинство писав¬ших до сих пор по экономической истории, изучал в ней главным образом юридические установления; мы же полагали, что должны заниматься не столько законами, управляющими промышленностью, сколько самой промышленностью. Описать движение всех отраслей промышленности, хотя бы в течение очень короткого периода, было невозможно; мы выбрали из них только некоторые,—те именно, развитие которых казалось нам н наиболее важным и наиболее ти¬пичным. Шерстяная промышленность служила нам примером, когда дело шло об описании старого строя производства н тех явлений, которые имели тенденцию постепенно изменить его; хлопчатобумаж¬ная промышленность дала нам наиболее поразительную картину по¬бедного шествия машинного производства. В истории железнодо¬рожной промышленности мы нашли' объяснение громадной роли, которую играет теперь металлургия,-—с ее происхождением связан факт не менее важный: вступление каменного угля в область промы¬шленности. Развитие каменноугольных копей нераздельно связано с развитием металлургических заводов, и оба они объясняют появле¬ние паровой машины.
Даже в этих границах поле исследования, открывавшееся перед нами, было еще очень обширно; обозреть его можно было лишь весьма
1 Чарльз  Ьирд   (Hoard),   автор  интересной   книжечки,   носящей   такое же заглавие,   как   пата   работа  (The industrial  icvolulion     Londres    1901    _ed 190'J)    идет   дальше   Топнбп:   он показывает—и   с   полным   основанием,—как промышленная революция тянулась дальше в течение всего XIX в. и до наши:х длсй.

и не останавливаясь. Мы старались, однако, скорее дать общую
>егло
ёго картину, нежели вновь предпринимать но тому пли иному част-ному пункту исследование деталей, уже давно начатое в Англии. Это последнее, бесспорно, еще несьма несовер енно: мы полагаем. что возобновить его с пользой для дела можно будет только тогда, когда из него будут выведены некоторые об -те понятия, необходи¬мые для ориентирования новых изысканий. И так как промышлен¬ная революция в Англии была прологом к промышленной револю¬ции во всем мире, то эти общие понятия смогут одновременно быть полезными всем тем лицам, которые в разных странах, и в частности во Франции, возымеют честолюбивое желание принять участие в раз¬работке истории этого великого преобразования1.